|
Спектакль "Чайка"
|
|
| Tata85 | Дата: Пятница, 15.04.2011, 13:20 | Сообщение # 1 |
 Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| 
|
| |
| |
| Tata85 | Дата: Пятница, 15.04.2011, 13:22 | Сообщение # 2 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| Интервью Тимофея Трибунцева (роль Треплева)
«Никакого амплуа не было и нет»
В анонсе спектакля указаны только занятые актеры — Стеклова, Райкина, Суханов… Кого они играют? Не могу об этом говорить. Мне нечего сказать о спектакле. Я вообще косноязычен и интервью давать не умею. Ну хоть про своего персонажа скажете? Я играю Треплева. «Чайка», согласно определению Чехова, — комедия. Что смешного в вашем персонаже? У него смешные ботинки. Среди исполнителей ролей — сам режиссер Бутусов. Как он вам в качестве актера? Я могу говорить о нем только как о режиссере. С которым делаю четвертый спектакль. До этого были «Король Лир», «Ричард III» и «Макбетт» Ионеско. Вы помните первые впечатления от работы с ним? Был момент сопротивления? Я тогда только что закончил Щепкинское училище, и охотник за бабочками в «Макбетте» был моей первой работой на профессиональной сцене. Мне не было разницы — Бутусов это или не Бутусов. Это был мой первый режиссер. Откуда я знал, как должно быть? Поэтому ничему не удивлялся и не сопротивлялся. Впрочем, особой разницы между тем, как нас учили, и тем, что хотел от актера Бутусов, не было. Мне с Бутусовым всегда легко и приятно. Я вообще никогда режиссерам не сопротивляюсь. Что для вас ценно в режиссере Бутусове? Я просто ценю Бутусова как личность. Человек уникальный, потрясающий. А как режиссер — открывает в персонаже что-то такое, о чем и не подозреваешь. Что открыл вам режиссер в Треплеве? Глубину. Бутусов — режиссер гротесковый. «Чайка» Чехова, казалось бы, к гротеску не располагает… Бутусов может быть очень разным. Он же — великий, подвижный, как ртуть. Этот наш спектакль вполне традиционный. В лучших мхатовских традициях — стол, стулья, люди разговаривают, я стреляюсь. Стол, стулья не летают? Нет, ничего не летает. И чайка не летает — ее убивают за сценой. Свой спектакль в МХТ им. А. П. Чехова по пьесе Чехова «Иванов» Бутусов поставил как раз вопреки «лучшим мхатовским традициям». Причем в прямом смысле слова — задом наперед. В вашей «Чайке» авторская последовательность событий сохранена? Да. До поступления в театральное училище вы успели поработать в милиции, поторговать на рынке, освоили профессии сварщика и путейца. А в училище какое было амплуа? Никакого амплуа не было и нет. Любимая роль была — Обезьяна в спектакле «Маугли». Я не трагик и не комик. Я — актер.
|
| |
| |
| Tata85 | Дата: Суббота, 23.04.2011, 16:46 | Сообщение # 3 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| Комментарий отсюда. «Чайка», Сатирикон, 15.04.2011
В «Школе для дураков» Саши Соколова запоминается пассаж об освежающей силе вопля:
«Класс зашумел, зашумел, а один мальчик, -- я не помню, а может быть просто не понимаю, как его зовут, а может быть этим мальчиком был я сам, -- этот мальчик закричал, почему-то очень закричал, вот так: а-а-а-а-а-а-а-а! Извини, мама, я понимаю, вовсе не обязательно показывать, как именно кричал мальчик, тем более, что папа отдыхает, достаточно просто сказать, что один мальчик закричал, мол, очень сильно и неожиданно крикнул, и не обязательно показывать, что он крикнул вот так: а-а-а-а-а-а-а! При этом он полностью открыл рот и высунул язык и мне показалось, что у него необыкновенно красный язык, наверное мальчик болен, и у него начался приступ, -- так я подумал. Я должен заметить, мама, у него действительно очень красный и длинный язык с фиолетовыми пятнами и прожилками, будто мальчик пьет чернила, прямо удивительно. Было похоже, что он сидит у врача ухо-горло-нос и врач просит сказать его "а", и мальчик открывает рот и старательно говорит, а вернее, кричит: а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Он кричал целую минуту и все глядели на него, а потом он перестал кричать и совсем тихо спросил, обращаясь к директору: а что это значит?»
В конце первого действия на сцене появляется режиссер; действие заканчивается тем, что Бутусов кричит: «АААААААА!!» Как тот мальчик. И это хорошо и правильно: не закричи он, закричал бы кто-нибудь из зрителей, а то и все разом.
И вся бутусовская «Чайка» такова. Она как бессмысленный, нутряной вопль, который не может не вырваться, который исходит против воли, громко и дико. Когда Треплев говорит о творчестве, в самом конце, -- о том, что оно исходит из души, -- вопль Бутусова предстает уже как метафора, как сжатое обозначение того, что творится в спектакле -- и в пьесе.
Иногда кажется, что Бутусов решил вернуть смысл слову «комедия» в подзаголовке пьесы; иногда кажется, что он издевается над общепринятым взглядом на чеховские пьесы, где якобы ничего не происходит. Мама дорогая, сколько всего здесь происходит! Спектакль кипит, стреляет, взрывается, искрит и фонтанирует.
Первая сцена – разговор Маши и Медведенко – это и не объяснение даже, а требование любви, домогательство, грубое и пугающее в своей правдивости. Вообще во всех сценах, где в разговоре участвуют мужчина и женщина – слов оказывается мало. Даже в разговоре матери и сына. Слов недостаточно, нужно прикосновение, нужно убедиться, что вот он, живой человек, он здесь, рядом. Жажда любви – в самом широком спектре. Эти сцены должны бы выглядеть провокационными, отталкивающими, бесцеремонными – но они почему-то такими не выглядят.
Кто мог подозревать такую страстность в тихом занудном Медведенко? А как идет этому герою быть грубым, напористым, какой пугающе прекрасной может оказаться обыденность его слов про чай и табак, про сестренок и старушку мать. Грубоватая грация и незамутненный взгляд хищника. Тихого учителя играет Антон Кузнецов, и индивидуальность актера – имеющая вроде бы так мало общего с героем – неожиданно помогает образу, придает ему нужную противоречивость, объемность. Управляющий Шамраев (ещё одна роль Кузнецова) – смешной искривлённый человечек с невыносимым голосом; гротескный образ, карикатура – но актерская индивидуальность видна и здесь, и опять непостижимым образом помогает создавать что-то другое, новое.
Очень нравится, как подобраны актеры. Нина Заречная – Агриппина Стеклова! И снова – к образу, созданному Чеховым, добавляется индивидуальность именно этого таланта, именно этой актрисы – и получается что-то невероятное. В ней столько силы и желания жить, она так умеет хотеть и любить! У Нины Заречной – сильный голос, уверенные движения, она смела и харизматична; и это странным образом не противоречит ни индивидуальности героини, ни ходу событий.
Мало одних слов – нужны объятия. Мало одного варианта главных сцен, пусть будет несколько. Самые волшебные сцены – те, что дробятся и повторяются несколько раз, в разных составах и в тех же. Последнее объяснение Нины и Тригорина, сыгранное одними и теми же актерами три раза, с разными интонациями и разным смыслом. Разговор Треплева с матерью: Треплев один и тот же, Аркадина – сначала Полина Райкина, потом Лика Нифонтова. Иногда «мамы» присутствуют на сцене одновременно. Последняя встреча Нины и Треплева: три разных Нины, три разных Треплева.
|
| |
| |
| Tata85 | Дата: Суббота, 23.04.2011, 16:46 | Сообщение # 4 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| Получается совершенно невероятная, сложная, очень красивая конструкция. Разные варианты сцен не противоречат друг другу, хотя несут разные смыслы. Они накладываются друг на друга, рождая нечто четвертое – ощущение того, что настоящая сцена объяснения будет где-то еще, и здесь мы видим её проекции, отражения. Или – сказать точнее, и – что все эти варианты и являются настоящей встречей, когда они все вместе.
Одни и те же актеры – три разных сцены. Один актер, разные актрисы – одна сцена переходит в другую, по-другому эмоционально окрашенную. Три разных состава – а происходит при всём несходстве что-то очень вдруг похожее.«Чайку» нужно смотреть много раз, в этом спектакле бездна деталей, которые хочется получше рассмотреть. Хочу ещё увидеть, как танцует Марина Дровосекова. Как Бутусов кричит свой неслышный монолог под шум и грохот вырвавшегося из-под контроля ритма – того, что осталось от музыки. Хочу услышать, как Артём Осипов произносит в наступившей тишине: «Ну что ж, продолжим». Хочу увидеть снова пирующих богов в венках. И как Тригорин-Суханов опрокинет их стол с цветами и фруктами, опрокинет и сбросит с него всё к чертовой матери, и после этого грохнется на стол сам. Изящно. И перекатится изящно на живот. Хочу увидеть снова труд в совместной упряжке – бодро подметающего Кузнецова и Бутусова со шваброй (в антракте никуда уходить не надо, на сцене происходит много всего интересного).
Спасибо артистам!
|
| |
| |
| Tata85 | Дата: Среда, 25.05.2011, 13:23 | Сообщение # 5 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| Отзывы зрителей
Чёрно-белая “Чайка” Юрия Бутусова в Сатириконе.
Иллария П.
16 апреля 2011 г. | 23:58
Театр "Сатирикон" им. А.И.Райкина | Спектакль: Чайка
Падают, падают стеклянные шарики в медную плошку. Стекают по щекам, падают со звоном, впивающимся иглами в оцепеневший полумрак зрительного зала, выплёскиваются на пол. Бутафорские слёзы, стеклянные шарики.. Но ладони Ангела Скорби, прижатые к глазам – мокры, а медная плошка до краёв наполняется влагой. Это – Театр. И бутафорские слёзы – бутафорскими только кажутся. Они – самые настоящие. Может быть, даже более настоящие, нежели наши. И бутафорская кровь, разливаясь ненатуральным цветом по лицу или белой рубахе Треплева – самая настоящая. Может быть, даже более настоящая, чем наша. И пламя, съедающее самодельный театр Треплева – не смотрите, что выплеснуто на холст из плошки – оно тоже самое настоящее и обжигает руки, и сажа от него будет тоже самая настоящая.. И целофановая луна, и пластмассовые яблоки, и бумажный снег, и рукотворный ветер – всё это самое что ни на есть настоящее.. Потому что это – Театр..
Глубокий, умный и тонкий режиссёр Юрий Бутусов, блистательно сочетающий в своих постановках приёмы европейского (игрового) и отечественного (психологического) театра, умеет извлекать из художественных произведений, из которых, казалось бы, вытащено уже всё, что можно, абсолютно неожиданные вещи и делает это так ювелирно, что обе мелодии произведения – оригинальная и написанная поверх (или сквозь, кто как слышит) – звучат ясно и чисто, не мешая, а то и усиливая друг друга. А ты сидишь в зале, ошеломлённый, и думаешь: “А ведь точно.. Почему я раньше этого не замечал? Не думал об этом?” А он вот – замечает и думает. И заставляет думать нас. И не только думать, но и чувствовать, ибо все его спектакли – порывистые, резкие, жёсткие, непременно с элементами любимого им абсурда и фарса – абсолютно без кожи, с распахнутой настежь грудной клеткой, в которой пульсирует ранимое и беззащитное нежное сердце, и как бы ты ни был бесчувственнен, остаться равнодушным на его спектаклях, невозможно – ты отзовёшься, откликнешься непременно. После спектакля по дороге к метро я слышала за спиной возбуждённые, символично “дорновские”, разговоры: “Я не всё понял, но мне понравилось!” Это значит, попало туда, куда надо, значит, задело что-то важное, значит, это сердце – услышало.
А как красивы у него актёры. Профессионально красивы. Подсвечены внимательным режиссёрским взглядом, раскрыты порой с совершенно неожиданных сторон, но неизменно красивы. И многие из них лучшие свои роли сыграли именно в его постановках. Думаю, нет – уверена, что “Чайка” в этом смысле тоже не станет исключением.
Меня не перестаёт изумлять это его умение, его совершенно особенное, необычное вИдение любого материала, в т.ч. человеческого. Как он это делает? Почему он так видит? Его “Чайка”, кажется, даёт шанс приблизиться к пониманию причин..
Это уже второй его Чехов в Москве. Первый – “Иванов” в МХТ – недопонятый и недорасслышанный – к глубочайшему прискорбию многих просуществовал в репертуаре театра недолго, но есть надежда, что второй – сегодняшняя “Чайка” в Сатириконе, несмотря на 4,5-часовую продолжительность – будет иметь более счастливую судьбу, ибо Константин Аркадьевич Райкин, собственно, и открывший столичному зрителю этого удивительного режиссёра, знает цену его таланту, доверяет ему и неизменно остаётся вследствие этого в выигрыше – спектакли Юрия Бутусова в Сатириконе стали своеобразной визитной карточкой театра, его хедлайнерами. Я думаю, есть в этом во всём элемент какой-то химии – словно этот театр и этот режиссёр совпадают по формуле крови, чувствуя друг друга на каком-то молекулярном уровне..
|
| |
| |
| Tata85 | Дата: Среда, 25.05.2011, 13:24 | Сообщение # 6 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| Так вот у него свой Чехов. Он проникает под сфумато чеховских диалогов и открывает зрителю человеческие трагедии в их подлинном масштабе, в их “натуральную величину”. Ведь все чеховские персонажи – странные, нелепые, забавные – бесконечно несчастные люди, и он словно вылущивает каждого из них до сердцевины и – горькую и кровоточащую – открывает её нам.
Негромкий голос Чехова сейчас мало кем слышим, неслучайно в год его юбилея в разных дискуссиях периодически возникала удивительная тема о том, нужен ли он сейчас вообще. А Юрий Бутусов хорошо чувствует время. И он пытается сквозь него до нас достучаться.
В его “Чайке” много истерик, много нутряного.. какого-то животного крика, много слёз. Там очень-очень много боли – так много, что слово “комедия” под названием спектакля на чёрно-белой программке воспринимается, как крайний предел иронии. Этот спектакль – не придуман им, не сочинён, не сконструирован – он им выстрадан и прожит, а точнее, это его “всегда”, потому что с помощью пьесы Чехова он рассказал об обратной стороне праздника, имя которому Театр.
Любимый им Шекспир констатировал когда-то:
“Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль”.
Юрий Николаевич прочитал чеховскую “Чайку” сквозь призму шекспировского афоризма, причём применил его к ней – буквально: мир героев пьесы – Театр. Словно в подтверждение этому действие изобилует прелестными “вставными номерами”. Они играют.. То Нина исполнит песенку на корейском языке. То Сорин – женским голосом пропоёт казачий романс “Розы”. То Дорн (на его докторском чемоданчике, как на чемоданчике иллюзиониста – чьё-то лицо, не Гудини ли?) с упоением начнёт повторять монолог Мировой Души и сорвёт бурные аплодисменты остальных персонажей. Он же, со сломаным красным зонтом и розами в руках, комично забарматывая длинный текст, вдохновенно пропоёт “Памяти Карузо”. Он же, накинув на плечи чёрную шкурку, проартикулирует за Адамо нетленную Tombe la neige, чем вызовет с неба над собою пепельный “снегопад”. Или вдруг выскочит из-за стола и буквально отожжёт на авансцене жаркий рок-н-ролл.. Не то блаженный, не то юродивый трогательнейший Шамраев – вечно босой, угловатый, на цыпочках – то и дело врывается на сцену и, трепеща от радости, показывает “почтеннейшей публике” наивные незатейливые фокусы.. И так далее..
В театральное Зазеркалье их затягивает по разным причинам. Для кого-то из них Театр – спасение, они убегают в него от горестной реальности: несчастный Шамраев, у которого при наличии жены и дочери по факту нет ни жены (она любит Дорна), ни дочери (Маша – дочь Дорна), и Шамраев знает это; несчастная безответно влюблённая Маша, дошедшая в своём отчаянии до самоуничижения (“Всё это я вам рассказываю как писателю – можете воспользоваться!” – крикнет она.. Треплеву и вновь будет им отвержена); несчастная Полина Андреевна, задыхающаяся от любви и ревности к Дорну и отвращения к мужу..
Кого-то, как наивную простодушную Нину, манит громкая слава и “жизнь интересная, светлая, полная значения”.
Кому-то (Сорин) Театр грезится единственной возможностью воплотить в жизнь то, что за оную жизнь не удалось..
Кто-то жаждет самовыражения (Дорн).
Даже Треплев, отвергающий традиционный театр, ступая на тернистый путь сочинительства, всё-таки первой напишет не рассказ, не роман, а именно пьесу – пусть в “новых формах”, но это произведение для Театра.. И так далее.
То есть Театр является неотъемлемой частью их жизни. Настолько неотъемлемой, что грань между вымышленной жизнью, разыгрываемой ими на сцене, и их собственной, настоящей, незаметно стирается. Призрачность границ сможет ощутить и зритель: события чеховской пьесы будут развиваться своим чередом, но то Треплев обращается к кому-то в зале (а вовсе не к дяде): “Борода у тебя взлохмачена, ты бы постригся”, то рассаживающиеся перед треплевским театром персонажи будут участливо спрашивать у зрителей партера, хорошо ли тем видно за их спинами, не загораживают ли они обзор, будут предлагать поменяться местами. То выбегут на сцену сатириконовские гримёры и раздадут персонажам салфетки – стереть с лиц сажу. Аркадина будет оправдываться, почему обидела сына – в микрофон, обращаясь отнюдь не к брату, а к зрительному залу. И отвечать будет Сорин точно так же – в зал, через микрофон.. В антрактах и между сценами персонажи вперемешку с техническим персоналом театра сами будут убирать сцену и монтировать декорации к следующей сцене. В 4-м действии Нина-Маша, заходясь в истерике, будет просить у Треплева-Медведенко воды, и стакан с водой принесёт тоже кто-то из технического персонала..
Это театр, театр в театре или реальность?
|
| |
| |
| Tata85 | Дата: Среда, 25.05.2011, 13:25 | Сообщение # 7 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| Но чем ближе герои пьесы подходят к этому Зазеркалью, тем меньше они принадлежат себе. Театр принимает их в свою заповедную зону, но плата за вход огромна. Присмотритесь и прислушайтесь к Аркадиной, знаменитой талантливой актрисе. Она не говорит – она декламирует. Ни слова в простоте – всё игра на публику. Она воспринимает лишь то, что имеет отношение к Театру. Она не помнит, как выхаживала соседскую прачку, но помнит двух соседок-балерин. Собственный сын для неё – лишь напоминание ей о её возрасте..
У Сомерсета Моэма в романе “Театр” Роджер, сын не менее знаменитой и талантливой актрисы Джулии Ламберт выговаривает матери то, что молча переносит в чеховской “Чайке” Треплев:
“Для тебя нет разницы между правдой и выдумкой. Ты всегда играешь. Эта привычка – твоя вторая натура. Ты играешь, когда принимаешь гостей. Ты играешь перед слугами, перед отцом, передо мной. Передо мной ты играешь роль нежной, снисходительной, знаменитой матери. Ты не существуешь. Ты – это только бесчисленные роли, которые ты исполняла. Я часто спрашиваю себя: была ли ты когда-нибудь сама собой или с самого начала служила лишь средством воплощения в жизнь всех тех персонажей, которые ты изображала. Когда ты заходишь в пустую комнату, мне иногда хочется внезапно распахнуть дверь туда, но я ни разу не решился на это – боюсь, что никого там не найду.”
Ты не существуешь. Ты – это только бесчисленные роли, которые ты исполняла.. Вот почему Аркадиных будет в спектакле так много, и сыграны они будут разными актрисами и актёрами (и удивляет и пугает это дробление, к слову, одну только Нину, которая стоит пока на пороге пути в актрисы и ничего ещё не понимает о Театре; но в финале Нина уже расчетверится сама).
И вот почему на страстные мольбы о взаимности Полины Андреевны Дорн сможет только развести руками и указав на своё сердце, сказать: “Ничего..”
Вот почему милая прелестная Нина, которой предначертано быть Актрисой (воображаемый длинный её волос Треплев натянет в воздухе и – зазвенит театральный звонок) со спокойной улыбкой будет уплетать яблоко, в то время как за стеной, нарастая и леденя в жилах кровь, будут раздаваться душераздирающие стенания живого существа (Треплев, да?)
Театр отбирает и в конце-концов отберёт у человека всё мирское. Разорвёт все связи, заберёт время, чувства, мысли, понимание близких и самих близких, возможность иметь детей (ребёнок Аркадиной покончит жизнь самоубийством; ребёнок Нины умрёт; ребёнок Маши Машу нисколько не интересует; отшвырнёт в сторону кукольного младенца, протянутого ему Машей, Треплев). Он требует себе человека всего без остатка и не всегда что-то даёт взамен (см.монолог Тригорина). Это для зрителя, приходящего поглазеть на красочное действо и поразвлекаться, Театр – праздник, для тех же, кто создаёт этот праздник, Театр – Молох, жертв которому никогда не бывает достаточно.
|
| |
| |
| Tata85 | Дата: Среда, 25.05.2011, 13:25 | Сообщение # 8 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| “Отчего вы всегда ходите в чёрном?” – спросит в начале пьесы у Маши Медведенко. “Это траур по моей жизни, я несчастна”, – ответит Маша.
Цвет Театра в спетакле Юрия Бутусова – чёрный. И Заречная, читающая первый свой театральный монолог – глухо в чёрном. И при посвящении её в актрисы две жрицы Театра в чёрном, в чёрных париках и чёрных очках начнут наряжать её во всё чёрное. БОльшую часть времени в чёрном Аркадина. Всё чаще – Маша. Полина Андреевна. В чёрном фраке Дорн.. Постепенно практически все персонажи спектакля сменят светлую или пёструю одежду на чёрную. Станут говорить механическими голосами. И долго-долго будут стелить саванами постель для Сорина Маша, Аркадина, Полина и Девушка, которая танцует, а потом.. прилягут на белое полотно сами.
Белая чайка – один из символов Театра – белая только для нас, находящихся по эту сторону занавеса. Символ Театра там, за чертой – чёрная птица. И наверняка неслучайно важная деталь декорации спектакля – свешивающиеся с колосников и заканичвающиеся петлями канаты, отдалённо напоминающие и тарзанки, и лонжи, и виселицы, и силки для птиц и даже верёвки, на которых после забоя висит скот. И так же явно неслучаен в спектакле эпизод, где волокомый Дорном, выкатится-выплывет на сцену лодочка-гроб, куда в беспорядке, вперемешку с “макбеттовскими” трупами, будут сгружены “лапками вверх” тела персонажей спектакля.
Белая птица и чёрная птица – это лицо и изнанка Театра (к слову, так оформлена и программка к спектаклю: белые буквы на чёрном фоне снаружи, чёрные буквы на белом фоне внутри).
Театр по ту сторону занавеса – гетто Чёрных Птиц. Птиц, которые, как выработается их ресурс, будут выброшены на свалку истории и, возможно, преданы забвению. В спектакле несколько раз появляется собака, в связи с этим вспомнилось: в одиночестве умерла великая Раневская, рядом с ней была только её верная собака Мальчик; лишь через неделю хватились и вскрыли квартиру замечательной актрисы Анастасии Георгиевской, за это время собака актрисы объела её тело.. И подобных страшных историй много. Юрий Бутусов посвятил свой спектакль Валентине Караваевой, актрисе, творческую судьбу которой переломила-искалечила автомобильная авария (в память об этом – две автомобильных шины на сцене) – после её смерти открылось, что всю жизнь перед любительской камерой она репетировала роль Нины Заречной. Рядом с ней нашли самодельное чучело чайки – из проволоки, бумаги и перьев..
Во сне мы никогда не умрём – подсознание не обладает информацией о процессе умирания, о том, каково это, ибо мы не имеем такого опыта. То же здесь: находясь по эту сторону черты, мы не в состоянии понять, что такое Театр на самом деле, и почему люди, посвятившие себя Театру, с опытом уже понесённых потерь и знанием о будущих, сознательно продолжают до конца жизни отдавать ему (и отдадут всю до донышка) свою кровь. Видимо на второй чаше весов лежит что-то, что перевешивает все жертвы. Или словами Юрия Бутусова, вынесенными на программку: “..вероятно они знают что-то, чего не знает никто”.
|
| |
| |
| Tata85 | Дата: Среда, 25.05.2011, 13:26 | Сообщение # 9 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| “Главное – это умение терпеть, – скажет ставшая Чёрной Птицей актрисой Нина. – Умей нести свой крест и веруй.” А если станет совсем невмоготу, если покажется, что силы исчерпаны, если дрогнет мужество, и боль, которую ты в себе носишь, с опасностью разорвать тебя изнутри подступит к самому горлу – танцуй. Сбрасывай, вытанцовывый из себя свою боль. “Обязательно нужно танцевать. Мало того: танцевать очень здорово и никак иначе. Так, чтобы все на тебя смотрели.. Пока играет музыка – танцуй.” (Мураками)
Падают и падают стеклянные шарики в медную плошку. Бутафорские слёзы, стеклянные шарики.. Вокруг автомобильных шин, в которые вставлена плошка, уже разлилось целое озерцо.. На деревянном кресте в правом дальнем углу сцены – нитка разноцветных фонариков. Это вера Нины, обретшей смысл жизни. Собака, играя, стащит с ноги бездыханного Треплева ботинок. Выйдет Дорн, чтобы будничным тоном попросить увести куда-нибудь Ирину Николаевну. Сцена начнёт потихоньку растворяться во тьме, но пока не растает свет, будет видно, как вглубине её, раскачиваясь на верёвочных качелях, Чёрная Птица становится на крыло..
“Роджер утверждает, что мы не существуем. – говорит моэмовская Джулия Ламберт. – Как раз наоборот, только мы и существуем.. Мы – символы всей этой беспорядочной, бесцельной борьбы, которая называется жизнью, а только символ реален. Говорят: игра – притворство. Это притворство и есть единственная реальность”.
Этот спектакль – ода и реквием людям Театра.
И.. пожалуй, ещё это попытка протянуть мост через пропасть, разделяющую два мира. Мост – это понимание. Со времён Вавилонского столпотворения проблема понимания по-прежнему остаётся для человечества актуальной, хотя и перестала быть лингвистической. Ничего так не жаждет человек от других людей, как понимания (как там.. “счастье – это когда тебя понимают”).
“Мы – вот такие, – словно говорит Юрий Николаевич Бутусов, стоя на сцене и глядя зрителю в глаза. – Узнайте это, услышьте. И нас не нужно после этого немедленно начинать любить с утроенной силой или ненавидеть, или жалеть.. Просто узнайте это и – постарайтесь понять.”
|
| |
| |
| Tata85 | Дата: Суббота, 25.06.2011, 18:09 | Сообщение # 10 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| Рецензия от зрителя
Пять пудов любви, или Воспоминание о Чайке
[info]skaska_skazok
June 10th, 3:35
«ЧАЙКА» А.П. Чехова
режиссёр Юрий Бутусов, Сатирикон
Тут за мной ещё должок. В конце мая ходили с приятелем на «Чайку» Бутусова и до сих пор не удосужилась о ней написать. А всё потому, что она казалась мне чересчур значительной, чтобы писать о ней просто-запросто с ходу на ходу, как о других спектаклях, а времени на основательную писанину не было. Ну, и что в результате? Дождалась, пока спектакль окончательно перегорел и почти стёрся из памяти.
Лев, ну, Вы не угадали, что этот спектакль мне не понравится:) Но и друзья-коллеги, предрекавшие мой восторг, тоже ошиблись. Фифти-фифти. Всё потому, что спектакль чересчур затянутый, неоправданно длинный; можно резать и резать. Вот сократить вдвое – и будет шедевр. А шедевральных моментов в нём, на самом деле, есть. Так и сидела весь спектакль: это да, а это нет, это налево, а это направо…
Вот вышел ТРЕПЛЕВ (Тимофей Трибунцев). Современный парень в клетчатой рубашке, как будто мы на репетиции в современном театре. Немного облезлый, как дворовый щенок, но это понятно – нелюбимый сын, неудачливый драматург, незадачливый влюблённый. Вышел и погнал монолог. Скороговоркой, напористо, пафосно, но непонятно – а пафос в чём? И вместе с тем условно, не психологически, с ходу задавая дистанцию, препятствующую отождествлению. Он будет смешон и несчастлив, а мы будем глазеть на него с безмятежным любопытством и вдруг ловить себя на внезапном сочувствии к этому актёру драматургу погорелого театра.
Заречная почему-то ходит в чёрном, хотя при этом говорится, что «в белом»; зато Маша, которая как раз «вечно ходит в чёрном», в спектакле отнюдь не так последовательна. Что-то это всё значит, эта похожая на вызов необязательность по отношению к тексту, но что именно – не поняла.
МАША – редкая красавица (Марьяна Спивак). Такой обворожительной Маши я не видала ещё ни в одной «Чайке». Она вся любовь. А любовь в этом спектакле равно страсть. Бутусов поставил наконец «Чайку» как пьесу, в которой «пять пудов любви». Пьесу, в которой все влюблены и все невпопад. Все любят не тех, кто любит их. Поэтому в постановке Бутусова в чеховской «Чайке» нет второстепенных лиц. От первого до последнего слова (а между ними пять часов с тремя антрактами) здесь бушуют страсти. Страсти любовные, страсть к творчеству, к успеху, к поклонению… Костя Треплев – страстный влюблённый, боготворящий любимую женщину. Страстный творец, толкующий про «новые формы». Недолюбленный ребёнок, страстно ищущий материнской ласки.
У каждой страсти своё лицо. Поэтому страсть немолодой уже женщины к своему любовнику, её ревность к Заречной – это одна АРКАДИНА (Лика Нифонтова), а страсть эгоцентричной актрисы, эгоистичной женщины, всеми правдами и неправдами стяжающей внимание к себе – другая (Полина Райкина). Это двоение персонажей, как и повторы сцен с вариациями на тему, – ключевая особенность бутусовской «Чайки», её фирменное качество.
ТРИГОРИН (Денис Суханов), как ржавчиной, изъеден рефлексией: талантлив он или нет. Когда он раскладывает перед восторженной Ниной свою жизнь («ни дня без строчки»), в которой он не знает ни минуты покоя, а Нина его «отказывается понимать», он, кажется, готов убить эту бестолочь за её непонятливость. Так тяжело ему бремя его призвания. Он мученик творчества. А ещё – герой-любовник, то брутальный, то слабый и бесхарактерный. Тщеславный и ревнивый к успехам своих коллег, того же Треплева. Ещё – потребитель, безжалостный и равнодушный. Легко загорающийся и так же скоро охладевающий.
|
| |
| |
| Tata85 | Дата: Суббота, 25.06.2011, 18:10 | Сообщение # 11 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| МЕДВЕДЕНКО (Антон Кузнецов) меньше всего похож на учителя. В этом спектакле неважно, что он учитель, неважно, кто он, кем служит, чем зарабатывает на хлеб. Важно только, что он беззаветно любит Машу. А в этом он ничуть не уступает традиционным протагонистам пьесы. Обычно Медведенко смешон, потому что жалок, а жалким, по Чехову, нельзя быть, не надо. А в спектакле Бутусова Медведенко не лишён чувства собственного достоинства. Но ему дела нет до того, что о нём подумают. Главное, Маша его не любит, ребёнок грудной второй день без матери… И вот он ходит за ней, уговаривает, отчаивается и снова ходит… И его так жалко!... И вместе с тем, он сам не принял бы этой жалости... И всех жалко – и Машу, безнадёжно влюблённую в Треплева. И Треплева, так же безнадёжно любящего Нину. И Машину маму, эту назойливую муху, пошлячку Полину Андреевну (ещё одна роль Лики Нифонтовой) – в этом спектакле обыкновенную несчастную тётку, живущую с грубым, неотёсанным мужем, и жалобно скулящую в жилетку Дорну.
ДОРН (Артём Осипов) – олицетворение успеха, жизни, прожитой на вид легко и гладко, без сучка, без задоринки. Вот кто артист, вкусивший славы. Герой-любовник, заноза в женском сердце. Это для нас зрителей он клоун, а для Полины Андреевны и Аркадиной дон-жуан в ореоле своей дон-жуанской славы. И только на какую-то секунду приоткрывается, что в этой жизни уездного врача не было ни минуты покоя, не омрачённой страхом, что тебя среди ночи сорвут с места, достанут из-под тёплого одеяла и потащат к больному в ночь, в непогоду.
Комичный, но очень человечный СОРИН (Владимир Большов), который мог бы стать украшением любого психологического театра. В этом условном, игровом спектакле он как засланный казачок. Персонаж с разработанной, хорошо просматривающейся «закадровой» биографией, про которого понимаешь всё и даже больше.
ЗАРЕЧНУЮ (Агриппина Стеклова) Бутусов впервые на моей памяти сделал нелепой, косолапой, ширококостной деревенской фефелой, которая внезапно преображается в породистую красавицу, декламируя: «Люди, львы, орлы, куропатки…». И понимаешь, что эта Заречная – талантливая актриса. Потом, после провала костиной пьесы, она снова становится провинциальной дурочкой, которая мечтает о славе, воображая её самым пошлым образом. Тогда перед нами кинодива в зените «звёздной болезни», в ореоле начёсанных рыжих волос, в солнцезащитных очках с чёрными стёклами и томными манерами. Треплев говорит ей о том, как она переменилась. Ей это неприятно, но и только. Входит Тригорин – она тушуется по-настоящему и выходит из образа. Может быть, в этой оголённости, откровенности страсти – главная фишка бутусовского спектакля, в котором действующие лица по ходу действия переходят от одной страсти к другой, и так, на углях, всю пьесу. Когда в конце эта Заречная будет говорить Треплеву о том, что она поняла, что главное в театре – не слава, не успех, а тяжкий труд, ей, именно ей невозможно будет не верить. Слишком велико расстояние, разделяющее тщеславную и наивную девочку из первого действия и зрелую женщину, пережившую смерть ребёнка и познавшую каторжные муки творчества.
|
| |
| |
| Tata85 | Дата: Суббота, 25.06.2011, 18:10 | Сообщение # 12 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 780
Статус: Offline
| Есть ещё пара незнакомых персонажей, как мужских, так и женских. Кроме того, на сцену периодически выходит сам режиссёр. Он закрывает каждое действие своей отчаянной плясовой, и видно, что ему в кайф вариться в этом котле, гореть и сгорать в огне этих страстей. Это спектакль взрывного, открытого темперамента. Изобилующий фронтальными мизансценами и уморительными «живыми картинами». Временами переходящий в эстрадный номер, в концерт и срывающий соответствующие аплодисменты. И какая только музыка не звучит в этом спектакле! Era, Procol Harum, Yiruma, Roger Eno, Wardrobe, Nils Petter Molvaer, Arild Andersen, Medecki, T-Bone Burnett, «Сaravan» Дюка Эллингтона, «Tombe la neige» Salvatore Adamo, а также марш Фаустаса Латенаса из «Tрёх сестер» Некрошюса и музыка румынских цыган.
Всё это изобилие вызывает двойственные чувства. Иногда досадуешь, что можно было бы и лаконичнее, а иногда видишь в этом глубокий смысл. В Нину навсегда западают цинические слова Тригорина о том, как её жизнь и любовь послужит «сюжетом для небольшого рассказа». Сцена прокручивается снова и снова, пока их осознание не проходит полный цикл от лёгкого удивления до исступлённого отчаянья. Сцена перевязки с головы до ног испачканного в крови Треплева (так и ждёшь, что он закричит: "Помогите, истекаю клюквенным соком!") повторяется до тех пор, пока отвращение матери к сыну не находит выхода и не выплёскивается со всей откровенностью. Сцену финального разговора Треплева с Ниной играют четыре, кажется, раза. На сцену по очереди выходят все несчастливые пары: Маша и Медведенко, Полина Андреевна и Дорн, Аркадина и Тригорин, Нина и Треплев. И разыгрывают один и тот же текст в разных тональностях, варьируя его на все лады: и пошло, и балаганно-гротескно, и фарсово, и страстно, поднимая её, наконец, на трагическую высоту. Оказывается, ситуация Треплева и Нины - ключевая. В ней зашифровано главное, о чём спектакль. Все мы, по Бутусову, «попали в водоворот» и крутимся в любовном треугольнике, в котором каждый любит не того, кого надо.
На сайте театра куча фотографий жлобского размера.
|
| |
| |
